Омут или жизнь среди сапог

Часть 3

Беря Аллу за руку, сопровождая ее к месту, Виктор, чуть наклонившись, шептал: «Зачем Вам нужен этот утюг? Он же застывшая глыба.»

Алла взглянула: это было уже совершенно другое лицо.

- Как вы смеете?! Это же мой муж!

- Ваш, Ваш, не спорю. Но Вы-то не Его! – и вручая Аллу Олегу, побеждающее бросил: - «А муж объелся груш! Шучу! Шучу! Ваша жена великолепно танцует.»

- О, я так давно не танцевала! Но уж больше – увольте!

- Что вы, это Вам большое спасибо! Ухожу, ухожу! А то побьют! – он откровенно посмеялся над побагровевшей шеей Горева.

- Да, да. Побьют, обязательно побьют, - Алла, смеясь, тащила к выходу Олега. – Пойдем передохнем. Ну иди же – уже взмолясь, прибавила.

Под кажущимся весельем Олег видел напряженность и муки, пробегающие на Аллином лице. «Что это? Игра воображения, или?»

Но одно он понимал: стоит ему сейчас сделать сто-то не так, и вся буря этих метущихся чувств выльется негодованием на него.

Остаток вечера прошел в полусне. Они танцевали, вступали в общий разговор, но между ними было что-то, еще не ясное, неопределенное, но уже зловещее и в то же время что-то кристально-хрупкое, дышащее льдом.

*     *     *

Дома засыпали молча. Перед этим долго ворочались, и только когда Олег по привычке прикрыв от прохода своим телом сграбастал себе все Аллино пышнотелье, и она, доверчиво прижавшись, наконец задышала ровно, начали отдаваться власти сна. Он лежал тихо, боясь пошевелиться и разбудить свою Аллушку. Утром, проснувшись, он сказал: «Знаешь, я во сне так тебя бил.»

- Спасибо, - она улыбнулась вымученно виноватой улыбкой, - Выйди, я оденусь.

Это было что-то новое, но он послушно отправился умываться.

*     *     *

Через два дня он был внезапно вызван командиром. После краткого опроса, о положении дел в отделении, в семье, ему было предложено явиться в строевую и получить документы и предписание для убытия на юг.

Словом, состоялась обычная сделка: у соседей не хватало своих кадров, и на время проверки нужно было усилить их штат.

Ни приятного, тем более чего-то заманчивого, в этом не было. Скрипя сердцем, Олег отправился домой. Рейсовый был через сутки. Алла прореагировала внешне спокойно, но издевательствам типа «На дураках воду возят» конца и края не было.

На огрызку – «команды не обсуждают» - откровенно рассмеялась: «Таскай, таскай, милый, другим каштаны. Тебе должности, звания дадут. Так, поди, до пенсии в капитанах прохожу. Слава богу, с лейтенантских штанишек выпрыгнул.»

Месяц полигона прошел быстро, оставляя за собой сыпучие пески, клоаку общего вагона и тот весь труд, вершившей фразой: «цель поражена. Расход две. Цель уничтожена первой!»

Для него все закончилось чуть раньше, когда огненная точка, разрывая небо, унеслась ввысь, и на душе с облегчением пронеслось «сошла» и уже за чуть заметным желтоватым появившимся вслед огненной точке облаком расцвела ромашкой, унося свою середину дальше, было состояние счастья, удовлетворения, той безмятежной радости, которая редко посещала чело военного. «Пошла, пошла, родимая».

Потом пили. Пили все: инструкторы, начальники площадок, вся наша офицерская братия, группами вместе, обещались должности, кому-то вспоминали, что надо подписать уже давно приказ на звание.

Горев, правда, уже давно знал цену всей этой эйфории, всем застольным обещаниям. Но все вместе снимало то напряжение, тот накал, который поглощал все нервы, всю суть армейского существования – до стрельбы, от солдата до командиров всех рангов. Потому-то все происшествия и случались уже после стрельб, после выполнения основной задачи.

Главное было, что все-таки выполнили, сбили. Отойдет это время, перед подразделением возникнут новые задачи, позабудутся обещания и на месте дислокации вступят другие законы человеческого общежития, но останется что-то такое, на что можно будет опереться, немного, но положиться.

Он уезжал, оставляя уже новых товарищей судьбу, тащиться в старом потертом общем вагоне, солдат в теплушках, таких же, наверное, как и их отцы, да нет, уже деды отправлялись на фронт, отцы это были его, а их деды, деды.

Железнодорожники называли эти воинские эшелоны гаденышами по той простой причине, что на малейших остановках, перегонах их народ высыпал, заполнял собой кусты, а то и просто на насыпи, оставлял следы испражнений молодых желудков. Ну, а если хватало времени и рядом оказывались эшелоны с арбузами, дынями или еще с какими вещами, молодая саранча не отошедшая еще от детства, успевала обнести все.

*     *     *

Не помогали тут ни крики, ни патрули, да особо и не жалели, свои ведь. Но отправлять старались побыстрее.

В результате своего более быстрого отъезда Горев имел дней восемь в своем распоряжении. Дал Алле, как было условлено, телеграмму: «Буду у матери».

Пролетев большую часть пути, опоздав на автобус, пришлось добираться от Киева поездом. Поезд, громыхая, кланялся каждому столбу, замирал, выжидая встречного. Откинувшись в усталости и предаваясь мечте о предстоящей встрече, рыбалке, Горев с удовольствием потянулся: «Нет, он таки здорово устал за все эти дни.»

Поневоле вслушиваясь в разговор, он ловил себя на мысли о том, что на гражданке люди более ощущали, говорили о перестройке.

Собственно, у них, в армии, пока все это ограничивалось шестью пунктами скромно висевшее в коридоре, и ленкомнате по требованию политорганов. Тут же кишели разговоры, кляли Михаила, прозванного в народе меченым, желая: «Дай бог ему здоровья!» Другой хвастал нет он точно даст телеграмму и позовет в напарники поразгружать вагоны иль на переборку тонн тридцати лука.

- И чем уж тебя так досадили? – смеясь, спрашивала одна из женщин.

- А вам, бабам, только дай позубоскалить, - отмахнулся говоривший.

- А все же?

- Да ить у нас что придумали. Горисполком, говорят. Чтобы купить стоящее что: телевизор, стиралку, мебель, мотай, дорогой, поразгружай, перебери, получи справку, а потом жди, как придет по очереди – твое будет. Вот так, дорогая.

- Здорово, молодцы придумали!

- Да, молодцы придумали. То одному взятку давали, а теперь троим.

Олег про себя подумал: «А хотели, поди, как лучше.»

- Не так паны, як пидпанки, - встрял деда уже с украинским языком.

- Э, диду, панив ужэ скилькы нема, - откликнулся кто-то с молодых.

Сгрудившиеся в кучу возле двоих девчонок, напевая им вполголоса какую-то свою песню, взрываясь периодически хохотом на весь вагон.

В основном тут ехали уже как-то знавшие друг друга люди.

Напротив восседало двое мужчин лет уже так за пятьдесят, обсуждая проблему недавно проводившихся конкурсов красоты и нахлынувшей на экран эротики. Перебирали они что наше, а что их с той стороны, тревожили чуть не древнюю Грецию. Но неожиданно пришли к выводу: женщины – это как два пояса противостояния: либо это МАТЬ, либо это ПРОСТИТУТКА, основная масса колеблется, сочетая в себе и те и другие свойства.

Олег, закрыв глаза, ушел в воспоминания об Алле, он наслаждал себя поцелуями, гладил и мысленно проделывал с ней все то, что недавно посмотрел по видику. «Надо домой. Пусть мать не обижается, заедет на пару дней – и домой, домой!»

У Аллы месяц этот прошел долго, словно вылился в года, точнее, не сам месяц, а те несколько дней, которые и расставили все точки над «и».

Прошла неделя, как проводила Олега. Все эти дни ей не давал покоя прошедший вечер. Виктор… Бесспорно, у такого человека было много женщин, и это, конечно, они испортили его. С его рук можно было пить неистощимую мужскую силу. Как он держал ее, это было ощущение власти, той силы, самоуверенности, которую хотелось сломить. У нее еще не было такого, лет пять назад, правда, было, одно не большое увлечение. Они вместе с мужчиной забирали детей из садика, он дочку, а она Олежку, но тогда это не затронуло ни душу ни тело. Олег был у нее единственным мужчиной.

Алла старалась не думать, садилась писать сыну письма, заливая всю бумагу горячими нежными словами, но этого было мало. Злилась на Олега, что его все нет и нет, на себя, что она такая взбалмошная и ни на что не годная баба.

Словом, проходя по центру, ноги ее сами забрели в библиотеку Рыкова, эта с большими навыкат глазами свистушка, показывала ей свои новые наброски всякий раз, добавляя: «Мы с Виктором Петровичем решили …» Ее это несколько злило, но окидывая взглядом узкий таз и торчащие кулачком груди, не придавала этому значения.

Неожиданно пришел он, после кучи не значащих ничего приветствий, поинтересовался: «Алла Борисовна, вы прибыли из-за любви к книгам, или также интересуетесь живописью?»

- Да нет, я… - она совершенно сбилась с мысли и уже оправившись добавила: - я хотела поинтересоваться, что сейчас можно почитать. Достают ведь из запасников литературу.

- Ну, у нас такого нет, а, впрочем, я кое-что для вас посмотрю. И уже деловым тоном прибавил: «Ольга Николаевна, сходите, пожалуйста, немедленно, там я договорился насчет краски. Вам только посмотреть какая имеется. Все остальное уже решено. Можете воспользоваться УАЗиком, это займет не больше получаса.»

- Вы сидите, сидите, - обращался к Алле, видя, что та пытается уйти, - а мы посмотрим, что вам нужно, впрочем, давайте перейдем ко мне в кабинет: у меня есть свежий журнал «Мадам Бурцы».

Что ее влекло, гнало туда, она сама не знала. Сидя за столом, рассматривая моды, ощутила над собой его сдерживающее дыхание, сжалась: «НЕТ, он не посмеет ничего сделать! Нет.»

И когда по знакомой ему спине заскользила рука, в возмущении вскинутая голова подставила губы для поцелуя. Борьба длилась не долгая. Алла задыхалась от этой страсти, выдавливала из себя «не здесь», «не так», «не на-до!» Но руки его уже знали что делать. Отдалась она прямо тут, на столе. Он целовал ей в благодарность ноги, клянясь, что лучше ее у него никого не было, поглаживая, одевал сползшие колготки.

Отвернувшись, Алла плакала, - «это все было не то. Не то-о-о!»

- Ты что, первый раз? Не будь дурой и никому не говори, - он наставлял ее, стараясь придать голосу мягкость. Впрочем, он был уже сыт.

Она лежала на столе растленная и распатланная, с нескрываемой издевкой со стены на нее взирало все Политбюро.

- И это ее, ее при всех. Сама-а!, - в горле набиралось что-то невозможно горькое, вызывающее удушье, кашель.

Он помог ей одеться, сунул под мышку какие-то книги. Как она добралась домой, не знала. Выревевшись, забралась в ванну. Спринцуясь, всадила в себя целую бутылку уксуса, потом, корчась от боли, мокла в ванне. По потолку проходила бельевая веревка.

- Нет, это страшно и больно. Что она скажет Олегу?

Алла долго мылась, ей хотелось смыть всю грязь, отскоблиться и быть чистой. Чистой!

Уткнувшись в подушку, лежала, долго, слез уже не было, была страшная пустота. Она не хотела ЭТОГО.

Олег со своими вечно доверчивыми глазами, неотступно вставал перед ней. Она просила, молила его уйти, не смотреть такими глазами. Заснула она тревожно, всю ночь ей снились кошмары. Мужские органы громадных размеров, словно из фильмов ужасов, тыкались в нее, били ее, будто резиновые дубинки. Алла кричала, билась во сне.

Днем не знала, что с собой сделать, ночи проходили в кошмарах. Порой ей казалось, что сходит с ума, и тогда становилось все безразлично..

На клавдиевской стенке, рядом с большими часами лежал небольшой сверток. Машинально взяла. Там оказалось маленькое розовое с голубой каемкой платьице. Прижала к себе, словно того не родившегося младенца.

Под ударами собственных ошибок в ней невиданными тропами вековых генов пробуждалась женщина.

Еще не осознав, но уже руководимая чем-то с выше, Алла приходила к решению. Села писать письмо к мужу. Она врала и не врала, но это была та единственная святая ложь, которая давала ей право на жизнь. Это был тот случай, когда правда убивала.

Собственно, что было дальше, было неважно

Они разъехались в один день. Он уходил «Вацлав Воровским» на Мурманск. Она через 2 часа «Еланской» на Архангельск в свой древний город на Волге к маме.

Горев получил назначение в глубь Кольского полуострова «17 километр» огневое подразделение.

Казарма, двухэтажный домик и два барака, позиция.

Точка, каких по Союзу было тысячи. Пробежало два года одиночества севера. Сын каждые каникулы, приезжал. В комнате где он разместился был диван, стол две табуретки солдатские и телевизор на ножках, слева от окна весел портрет Аллы.

К нему зачастую приходила Яна, жена командира 1 батареи, приносила то пирожки, то оладьи с вареньем. Она была на 12 лет моложе, дочурка трех лет Лия. Её муж откровенно гулял и пил.

Между Олегом и Яной ничего не было. Но часто, прося Олега почитать стихи, он ловил в её голосе неуловимую дрожь. Яна была светловолосой, рыжие волосы рассыпались по плечам и тянулись до поясницы.

Распадались семьи, распадалась страна. Взамен мощного имени СССР появилась аббревиатура СНГ. Для дальнейшего прохождение служба он получил назначение на Закавказье. Несмотря на рапорт об отправке на Украину. Телевизор он отправил к отцу на Украину, все остальное смысла перевозить не было. Последнее  утро в Заполярье. Собственно был полярный день, до машины оставалось еще три часа. В дверь постучали, на пороге стояла Яна.

- Лия, спит, я попросила посмотреть Оксану.

Её речь была отрывистой. Пройдя в комнату, села на диван, короткая юбка еле прикрывала коленки.

- Я на все, я согласна куда угодно, забери меня.

Спина натянута как струна, глаза Яны горели огнем. Повинуясь магнетизму этих глаз Олег опустился на колено. Поцеловал колени, правую руку

В разливающем по телу теплу и дрожи ощутил взгляд в затылок. Оглянулся, со стены в упор на него смотрела Алла.

И вот теперь оглядываясь со стороны прошлых лет Олег понял, что этот взгляд отбросил от него на долгие семь лет всех женщин.

Ну а в то утро он покраснел, что то бормотал и говорил о невозможности.

Яна, поднялась и уже  оглядываясь с порога, обранила

- Зря ты так, прости

Больше они никогда не виделись.

Армия ПВО на Закавказье раскинулась от Новороссийска до Баку через Тбилиси, Ереван. В Грузию Горев прибыл с Калинина бомбардировщиком. Так ему объяснили, надежней, положение не стабильное, поэтому счет как в Заполярье 1 день за полтора ну, и где тепло там и за три.

В штабе дивизии в Тбилиси он получил назначение прибыть в штаб бригады Эчмиадзина духовной столицы Армении. В штабе сказали просто так спокойней. Пока поезд тянулся от Тбилиси до Эчмиадзина Олег обратил внимание в  поезде разговаривали то на грузинской то армянской, русской речи почти не было слышно, проходя по вагону обратил внимание на группу армян в полевой офицерской форме, без знаков различия и пагон. При его проходе они замолчали. Поезд тянулся через туннель Олег всматривался в чередующий за окном камень и зелень вспомнал свою первую турпутевку в Грузию каких то четыре года назад в Цхимвании, ласковый берег моря, подвесная дорога, люлька над Китришином потоком. Все было недавно, еще недавно по всему Союзу звучал Спитак все сбрасывались на помощь  пострадавшим от землетрясения в Армении. Ну а сейчас звучал карабах зона необъявленной войны между Арменией и Азербайджаном.

Конечный пункт  его назначения огневое подразделение поселок Аянист.

Между Эчмиадзином и Ереваном Аянист раскинулся по обе стороны шоссе изрезанный арыками, был одноэтажным. Небольшие участки земли укрытые в основном виноградниками и зеленью.

Прячась за поселком размещался дивизион прикрывая собой главные воздушные ворота Армении.   Ракетноядерные войска, войска ПВО сохраняли пока единую систему. Но рядовой состав уже формировался по национальному признаку.

Еще работал военторг, но за продуктами все чаще приходилось ездить на рынок, особый дефицит было масло.

Все чаще попадались вооруженные люди в потертых бушлатах с автоматами вниз стволом штык, нож и бутылка водки. Это были боевики они отходили на отдых и разбредались по всему поселку. На каком основании у них было оружие нам вышколенным уставом понять было трудно. На территории Армении части в основном не трогали, лазили, воровали в основном бензин, солярку участились случаи продажи солдатами оружия. За три автомата можно было купить дом. На аэродром два раза  в день приземлялись Боинги.

Однажды Олег следуя по дороге от подразделения был остановлен – улыбающаяся девушкой, сказала – Че капитан, вот так, через дворы, быстрее.

С тех пор у Олега завилось знакомство с этой прекрасной девушкой. Нара и её семья мать, отец следователь обэхаэс и её сестра еще совсем школьница.

Они зачастую собирались вместе пили чай, вино. Хозяйка разводила руками показывая на обстановку говорила «Это  наше и не наше». Никак не привыкну они жили в Баку.

В одну ночь  армян с Азербайджана азербайджанцев с Армении с собой только личные вещи и документы. Войска регулировали этот процесс, что бы не было кровопролития. Если б не русские разорвали б  друг друга.

Вспоминали прошлую жизнь, между местными и беженцами отношения мягко говоря были натянутыми.

В ноябре 1992 года Горева командировали в горы, нужно было усилить охрану одного подразделения. Что бы избежать столкновения офицеры были вооружены автоматами.

В то утро Олег впервые услышал свист пуль над собой. В зарослях меж камней он увидел вдруг знакомое лицо. Чем он руководствовался он так до сих пор и не понял откуда то с груди вырвалось

                              Гасанов, Али!

С противоположной стороны замерли. Глаза всматривались в глаза.

                              Олег Иванович!

                              Взводный!

Гасанов что то скомандовал своим, те отползли,  Горев  отвел своих.

Усевшись на валуны они вспоминали те два года – Гасанов свою срочную, а Горев первые лейтенантские. Гасанов несмотря на прошедшие годы помнил и его и Яновского, начальника отделения и командира дивизиона Галанина,  последних фронтовиков в их группе.

Олег достал флягу

- Армянского, будешь

- Нет, не поймут. Али мотнул в сторону

- За нас!

Будь здоров

А если б не узнал

Не приведи Господь!

Шло эвакуирование семей офицерского состава. Технику, оружие все оставляли армянам. Как они будут это уже их дело.

Чисто случайно узнал с Комсомольской Правды  Курсы РИЦ

Комбриг понял, отправляя в отпуск объяснил нас выводят в Волгодонск там расформируют, чтоб не опоздал.

- Спасибо

Москва, МАИ

Но это уже вторая страницы жизни.

Перед отправкой на Украину зашел в храм Божий собор Василия Блаженного. Ранее он никогда не был так подолгу в храме подымая глаза к Иисусу он сжимал  подполой  рукоятку финки и просил об одном возродить его воином. В новый для него мир  он шел с завязанными глазами что там впереди.

К стати Украина встретила нашего героя  Горева Киевом. МАУП на кафедре психологии и экономики было много интересных тем.

Но вот три интересные темы затронувшие душу нашего героя мы приводим полностью: формирование мысли человека, за урывками контекста Олега. За профессором медицины Тканенко Владиславом Антоновичем