Омут или жизнь среди сапог

Часть 2

За этот месяц он уже убедился в бессмысленности всех выговоров, нарядов. То, что это не училище, не учебка, стало ясно с первых дней прибытия в подразделение.

На следующий КРАЗ он полез уже сам. Молча начал скидывать камни. Десяток глаз вначале так же молча наблюдали за ним, потом понеслось: «Во, во, давай, попробуй!»

- На пользу интеллигенции, - подкинул Смаев, которого недавно он наказал за издевательство над животными. Поймал мышь брюхатую и давай ее резать, хам.

- Валяй, к утру успеешь!

- Вот бы всегда так. Ты куришь, а начальство вкалывает. Минут через двадцать заныла спина, большой палец и мизинец уже кровоточили.

- Мужики, айда! Все равно вкалывать надо, - несмело вставил Пасько.

- Сиди, - обрубил Рахимбердиев – вишь, зелень в корчагинцы пнется? Давай, давай. Вкалывай! Деду сидеть положено, - разъясняющее добавил, смачно затягиваясь, примой.

Вот тут он и не выдержал. Соскочил с машины. Еще не зная, что предпримет, шел не спеша, руки наливались неподъемной тяжестью.

Кто встал, облокачиваясь на дерево, кто отсел в сторонку. Рахимбердиев продолжал сидеть.

- Встань!

- Что, зелень, пупок слаб? – уже приподымаясь, неслось на встречу.

- Сними пилотку!

- Но-но, ты не очень – то, я и пописать могу.

Вот тут он и врезал, обрушив удар прямо в подбородок.

Машины разгрузили быстро и со смехом, подкалывая Саида: «Кашки поешь, потом тягаться будешь, - это тебе не сынков гонять!»

Сколько лет прошло, а он все никак не простит себе эту беспомощность.

Ну, а тогда он шел после работы весь взвинченный, в нем боролось, кипело все. «Как так? Почему все это произошло?» Он встретил Мерзликина. Все разом наболевшее и выплеснулось у него наружу, словно из перекипевшей с варивом кастрюли.

Поразил первый заданный вопрос: «Кто видел?»

Он ждал, его накажут, может, даже выгонят из армии. Но все обернулось значительно проще. Мерзликин его успокоил: «Сам, мол, разберусь и никому не говори.»

Утром на разводе командир поблагодарил отделение за выполненную работу, подкрепив похвалу заявлением: «Лейтенант Горев может справиться с поставленной задачей». При этом многозначительно посмотрел в сторону Горева.

Он тогда порывался все еще сказать. Но Мерзликин его осадил, махнув рукой: «Молчи, мол.»

Вскоре Мерзликин получил капитана и на следующий год поступил в академию. С тех пор их пути больше не пересекались. Только год этот достался ему чудовищно. Быстро бегающие глаза и вот это: «а помнишь?» висело над ним дамокловым мечом, готовым обрушиться на его голову. Позже он увидел, что подобным образом разрешились многие эксцессы армейской жизни. Когда только чисто мужским, а то и просто физическим воздействием добивались подчинения, выполнения определенных задач.

Все сопровождалось сокрытием действий подчиненных от простых нарушений до серьезных проступков, а то и преступлений. И чем выше, тем больше и больше.

«И что сегодня за день, ну прямо нашествие воспоминаний,» - недовольно встряхнув головой, отодвинув бумаги, Горев подошел к окну.

- Да, вот и ушло время. После обеда надо будет уделить время, чтобы подготовиться к специальной. Пожалуй, это единственное, что осталось из всей службы, в чем он находил удовольствие. Несмотря на то, что полк и носил шуточное название «Списанная дивизия». Оборудование, техника изматывалась до последнего и уже не по одному кругу актов числилась списанной, но еще ревела, стонала, курочилась. Особый бич был инструмент: он исчезал, бесследно таял, часть его весной показывалась из под снега, словно первые подснежники. «Н-да, подснежники.» - правда, для себя он нашел выход: расписки об ответственности результата не выдавали, разъяснения, что инструмент – это наше оружие, не воспринималось, вот тогда он, заскрипев пером, отправил родителям письма с просьбой помочь. Результат превысил ожидаемое: от Соколовых с Тулы получил посылки с инструментом, причем на каждом было выгравировано «владей им, как Суворов штыком». Потом он уже сам добавлял: Дмб 85,866… и так ничего, прижилось, что-то было в их духе: «я владел, а теперь – ты, салага». Ну – что ж, хорошо все, что хорошо кончается. Одеваясь, следуя на обед, его все-таки занимало не ясное чувство тревоги. Он шел замедленным шагом, тщательно перебирая в памяти, что же его беспокоит и наконец понял.

Алла бросила фразу: «Эх, был бы чуток умней, да внимательней.» - порывалась еще что-то сказать, но оборвала свою речь.

Тогда он не придал этому значения, но сейчас он ощущал, словно находится под сильным электрическим зарядом.

Нет, он ей верил,  верил безоговорочно. В этом даже порой становился объектом нападения и насмешек товарищей.

Впрочем, недавно между ними пробежала черная кошка, Аллино решение не иметь больше детей он принять не мог. Сам он вырос один и ему и не хотелось, чтобы сын испытывал ту немоту, которая порой наступала у него, вплоть до сильной головной боли. Где-то в журнале он вычитал, что у человека, почти у каждого, на эмбрионном уровне есть двойник, и вот он либо поглощается друг другом или на свет появляется двойня и более, а так он испытывает тягу, нехватку себе подобного. «Аборт – отказ в праве жизни на земле своей крови, это право на убийство. Между прочим, во всех древних книгах сказано: именно мужской член – детородный и рождает он от нее». Он почти со злостью отшвырнул попавшийся под ноги камень. «Да, живя, думай! – он все так-же шел медленно, - Почти за десятилетний срок совместной жизни Алле не приходилось поступать подобным образом, и вот на тебе: имеешь! Что-то он определенным образом упустил.»

В его понятии это не совмещалось ни с правом на жизнь им зачатого человека, ни с понятием любви. Любовь – так до конца и не раскрыта, самая сложная человеческая субстанция. В субботу будет праздничный вечер – надо освободиться, пойти вместе, да и потанцевать, - промелькнула мысль у Олега. – Был бы сын дома, они непременно пошли бы в тундру. Что ни говори, природа – от всех болезней самое лучшее лекарство.

Вечером за кружкой чая, с удовольствием откусывая ягодную часть пирога, похвалил: «Быть бы тебе, ба, при дворе. Короли этого не едали. Слушай, давай в субботу махнем на танцы. Вечер будет. Если не помешают. А-а?» Последовало молчание. Потом, не подымая глаз, Алла спросила: «А там все будут?»

- Ты что, против? – удивленно спросил Олег, - Или кто интересует? – стараясь скрыть охватывающее его волнение, Олег потянулся за новым куском.

- Да нет, я просто так, обязательно ли это, - и потом совершенно не логично добавила, - а я понравлюсь мужчинам?

- В чем вопрос! Чужую жену даже дикарь любит. Бесспорно, ты у меня как Эйфелева башня: одна единственная на весь мир.

- Ну, сравнил, спасибо. И кто вниз головой с нее бросается? Уж не ты ли?

- А кто же еще? Уже давно лежу у твоих ног!

- Ну, в ногах вы все мастера лежать.

Это уж факт. – пытаясь поцеловать в губы, проговорил Олег.

Норовя подставить щеку, Алла выдавила: «Пусти. Сеанс взаимности закончился.»

*     *     *

По приезду Мерзликин буквально включился в работу. Истинной находкой послужила жена Рыкова. Расточая свою галантность, уговорил Ольгу Николаевну взяться за книги. Пообещав отпуск, выискал солдатика, пригрев его в почтальонах. Так в фойе клуба, благодаря их стараниям, стала появляться сперва в эскизе, потом все отчетливее бурлящая меж сопок река. Впереди картины он естественным берегом расположил груды камней, воткнул местную красавицу, карликовую березу. Получилось довольно сносно. Ни дать, ни взять – уголок отдыха. На ближайшем совещании его уже ставили в пример. Для успешной сдачи итоговой, пропагандировал делать упор на индивидуальную подготовку и тем самим организовывать группы разных уровней подготовки и проводить их по упрощенным программам.

В противоположность ожидаемому вздоху со стороны руководителей послышалось недовольное брюзжание.

Слово взял капитан Горев. Мерзликин с интересом посматривал на этого с серебристой дорожкой волос и упрямым обрубленным подбородком, явно говорившем о твердости характера мужчины. «Знаешь, - Олег, не выдержав, оборвал Шумякина,- у Гризодубова и поучиться не мешало б. Словарь у него, конечно, не бог весть какой, и дураку понятно.»

- Да ты что, я же просто так!

- Просто, - передразнил Олег. – Пускаем про себя черте что, а потом удивляемся, почему к нам отношение такое, - уже в сердцах добавил.

Кто-то вмешался в разговор, вставив: «Да сейчас только кулаком и можно навести порядок. По крайней мере у нас.»

- Кулаком?

- Да, да, кулаком!

Вспыхнувший, при очередной встряске, фонарь осветил лицо говорившего, его вытянутое лицо со спадающими из-под сдвинутой шапки пшеничными волосами было мертвецки бледное.

- И откуда ты, - поинтересовался Горев

- С «Наладчика», слышал? – последовал ответ

- С «Наладчика»? – не то переспросил, не то утвердил Олег, ему живо пришли на ум бараки, это было самое дальнее, расположенное в глубинке, подразделение. Он там был всего лишь раз, получал изделие.

Офицерские бараки, сборнощелевые с давно почерневшим шифером и покосившимся углом, стояли метрах в ста от казармы, отличающейся от них обложенным кирпичом. Некогда рассчитанные на печное отопление комнаты были большими, пустыми и холодными клетками. От холода в них спасались постоянно включенными обогревателями и выкрученными счетчиками

В казарме, когда морозец брал свое и при разговоре пар валил со рта, солдаты, посылая к черту старшину, располагались: деды в сушилку, где чуток теплилось то ли от батарей, то ли от смрада собственных тел, помоложе укрывались двумя одеялами с матрасом, ну, а салагам хватало государственной простыни с одеялом. Особой достопримечательностью были крысы – «лазиски», каких в шутку называли бойцы. Дневальный обычно перед подъемом пройдет, позгоняет пригревшихся на груди иль спине спящего, серых тварей, и потом уже командует.

«Да, там, конечно, не сахар, тем более с привозной водой, а зимой иногда, говорят и такая экзотика, как топка снега.»

Все это вместе промелькнуло в мыслях у Олега, и уже вслух добавил: «Пожалуй, понятно, но не дело. Силой ума не вставишь.»

Шумякин подключился с вопросом: «А правда, что некоторых офицеров с казармы матом взашей провожают?»

- Меня нет, два десять имею, - ответствовал светлявый.

- Что? – не поняв, переспросил Горев.

- Высота нанесения удара, - пояснил уже из темноты тот же голос.

Разговор ширился, обрастая как клубок нитей, прокатываясь по машине, набирал все более острый характер.

- Знаешь, - послышался голос, - да сейчас верить никому нельзя. Помнишь, когда 19-я партконференция была, так у нас даже в караул начальника караула, включая, патроны не выдавали. Кабы чего не вышло случайного или несчастного. Короче, чтоб без втыка обошлось.

- Перестраховщики.

- Перестраховщики, у нас недавно для усиления дисциплины подкинули типа. В общем то наш, из корпуса, в дисбате свое отсидел, теперь дослуживать пришел. Такое рассказывает, волосы дыбом встают.

- Ну, ну. – кто-то заохочивая подкинул.

- Ну, расслоение такое же, как и у нас, только с откровенными тюремными замашками. Вот, к примеру, в «чухоня» переводят, голову вновь прибывшего в туалете в очко засовывают, а следующий по рангу малую нужду на него справляет. Сволочи.

- Не то слово, скоты. Наверное, там уж этого нет.

Под словом «там» все молча понимали Афган.

- Да, наверное, хотя может свое похуже есть.

- Самое худшее – это гробы. Все остальное против этого мелочь.

- Да, отец писал, к ним на улицу парня привезли. Отец сварщик, решили вскрыть, попрощаться. Так от их сына только рука. Мать не выдержала, хоронили обоих.

Все замолчали на этот раз надолго, как-то подтянувшись и посерьезнев.

В это время ЗИЛ недовольно фыркнул, замер, как вкопанный.

- Тоже мне сапожник! Он что там, дрова везет? – послышались недовольные возгласы.

- Так, «чертовые», вылезай!

Вот и дома. Неделя прошла, завтра танцы – пронеслось у Олега.

*     *     *

В это время Алла, умотанная бестолковой беготней (почта, магазин), вернулась домой. С дефицитов ей ничего не досталось, кофе и то обошло стороной. На почте всю подписку на себя забрал новый пропагандист, он же да начпо. Все приложения будет распределять сам. Стоявшая рядом библиотекарша донесла: ничего, шустрый, уже организовал списание части старых книг, так что можно будет что-то заменить. Жена, говорят, осталась на большой земле. Фамилией, правда, бог обидел, Мерзликин какой-то, и на ухо уже добавила, еще одну особенность его организма, рассмеявшись обними глазами.

- Ох уж эти мне бабы, - Алла, улыбнувшись, сбрасывая платье, непроизвольно шагнула в сторону открытого шкафа.

Зеркало, отражая из полутьмы выглянувшее солнце, ослепило ее. Сбросив комбинацию и уже потягиваясь к халату, была остановлена своим отражением.

- Нет, каштановый отлив волос ей шел, - остановилась, внимательно изучая себя, - да, это ее цвет. Плавно заскользившие вверх руки плавно поправили волосы. Упрямо встряхнув головой, наблюдая, как они мягкой волной ложатся на ее голые чуть покатые плечи. Улыбнулась. Руки, словно не принадлежа ей, расстегнули лифчик. И от этого, перекатываясь, словно тяжелые ядра, чуть дрожа, соски замерли по сторонам. Поневоле  она втягивала живот, распущенный после родовых потугов, но это ее не удовлетворило. Задерживаясь на коленках, трусики слетели на пол. Лицо наполнилось таинственностью, словно это в ней внутри была вставлена мощная лампа и это от нее в комнате отражались солнечные блики.

За дверью раздался шум. Алла замерла. В двери поворачивался ключ. Испуганной птахой Алла бросилась в постель. Отвернулась. Все, спит.

Олег долго возился, умываясь в ванной, кушать не стал.

- Дурак, ну что он там возится

- Спит. СТРАННО. А это еще что? – он нагнулся, аккуратно расправил брошенные возле открытого шкафа трусики. Положил на стул. Взгляд его заскользил по скрывающему телу одеялу. И уже раздевшись он молча, потихоньку гладил ее волосы, спину. Осыпал поцелуями спрятанные под волосами шею, плечи.

Все так же отвернувшись, повинуясь трепещущим, обдающим жаром, пальцам, Алла выгибала спину.

В это время, за окном, резко завыла сирена. Забираясь все выше и выше, изгоняла своим протяжным воем все живое. Выковыривала со всех закутков казарм, жилых подъездов, подымала с постели людей в сапогах, в наскоро запахнутых шинелях. Отзывалась эхом, стуком сапог и чьим-то брошенным в сердцах матюком.

- Аллушка, Аллочка!

- Иди, - ее плечи уже подрагивали от плача, непрошенные слезы смывали краску с глаз, растираемые ладонью увеличивали подглазины

- Иди, иди, - Алла по-девчоночьи всхлипнув еще что-то шептала.

- Ты что, не маленькая, Аллочка!

- Иди, иди же! – она уже с ненавистью смотрела в туго перетянутую спину Олега.

Тревога закончилась под утро.

*     *     *

К началу вечера они опоздали. Зал был уже наполовину заполнен, в центре молодежь давила окурки, по Олежкиному определению современных танцев. Несколько парней брейкуя двигались словно управляемые роботы нового поколения. Содрогая стены  гремела музыка.

Критически окидывая взглядом зал, Олег был вынужден отметить в число молодежных варенок, полуспортивных костюмов он явно не вписывался, не попадал он и в число респективных троек обтягивающих тугие животы штабного начальства.

- Да. Отстаем от жизни уже на видимую черту. Олег скосил глаза, - Нет, его Алла была в норме. Пышно взбитые волосы обхватывались алой лентой, ярко красная блузка оттенялась крупным черным бантом. – Довольная волна пробежала, охватывая все его существо. «Цветок, алый цветочек», - он уже непроизвольно расцветал в улыбке.

Алла понимающе прижалась к нему, благодарно заглянув в глаза. Она ступала легкой непринужденной поступью. Если смотреть сзади, можно было подумать, что это легкий парус рассекает пестрое людское море, таща за собой слегка груженную посудину.

Дрейфование по залу они завершили, расположившись возле четы Рыковых.

«Ну вот, слава богу. Довольна,» - отметил Олег.

Женщины принялись за какой-то срочный разговор, мужики, обменявшись рукопожатием, с улыбкой посмотрели на заворковавших вдруг своих дам. Наконец, сменяя гортанные звуки, зал заполнила медленная музыка, приглашая своих сторонников к танцу. Некоторые пары уже заскользили по некогда паркетному полу, молодежь, повесив друг на друга руки, затоптались на месте. Олег, протягивая к супруге руку, был внезапно остановлен раздавшимся рядом возгласом «Ага, вот мой политический противник и «палочка-выручалочка»». Виктор Петрович, а это был он, галантно целовал протянутую руку Ольги Николаевны. С его уст сыпался поток комплиментов: «А это что за цветок прекрасной розы. Прошу, прошу знакомить,» - обращаясь к Горевым, настаивал он.

«У этого цветка есть имя. Алла Борисовна – моя жена,» - скрывая негодование представил Горев.

- Извините, но мы с мужем еще не танцевали.

В мозгу у Аллы от электрического замыкания искрой проносилось: «Виктор! Откуда он? Кто он? Боже, что за земля!» Алла машинально брала мужа под руку.

Вдогонку им пронеслось: «Так мой танец следующий. Если позволите!»

Уже овладев собой, Алла спросила: «Что это за хам?». – «Мерзликин – наш новый пропагандист. Ты должна знать его, мы служили вместе.» - констатировал Олег.

Плавно поддерживая Аллу, поинтересовался: «Ты пойдешь?»

- Не знаю. Начальство же, как-никак. Ревнуешь? – игриво заглядывая в глаза рассмеялась Алла.

Как только они остановились, возвращаясь к месту, ведущий объявил: «Танец взаимности!». И словно неотступный кавалер, перед ними вырос Мерзликин.

- Позвольте, он изысканно склонил голову. Олег про себя был вынужден отметить: таким изысканным манерам можно было позавидовать, да и по-настоящему вальсировать он не умел, к сожалению.

- Да! Такому кавалеру не откажешь, - делая шаг в сторону приглашавшего, Алла вопросительно взглянула на Олега.

Поставленный с двух сторон в такие условия, Горев был вынужден попытаться отшутиться: «Воля Ваша, госпожа!»

С первого круга они полетели. Им невольно уступали место, наблюдая за этим неожиданным для всех единством.

Устремленные глаза Виктора говорили: «Разве я думал когда-либо, что встречу Вас?»

- Зачем, зачем я Вам? – упоенно вопрошало молчание Аллы.

Олег наблюдая за кружившей парой, был поражен. Такого танца он не видел, пожалуй, с зари их юности. Алла танцевала с чуть откинутой назад головой и закрытыми глазами. Он, не выдержав, отвернулся.

Внезапно музыка оборвалась. Словно натолкнувшись на невидимое препятствие, они остановились и в растерянности смотрели друг на друга.